В концлагере содержались противники Юзефа Пилсудского, установившего в Польше авторитарный режим, известный как «режим санации» – оздоровления. Оппонентов ссылали в «Березу-Картузскую» без суда и следствия. Сами заключенные называли это место «пеклом на земле».
Фото: МТРК «МИР»1934 год. По территории Западной Беларуси – тогдашней Польши – прокатывается волна террористических атак украинского подполья. Самой громкой акцией станет покушение в Варшаве 15-го июня. В центре города, средь бела дня, был убит Бронислав Перацкий – министр внутренних дел Польши.
Бронислав Перацкий. Бывший польский легионер. В Первую мировую воевал на стороне Германии и Австро-Венгрии под началом Юзефа Пилсудского – идеолога польского национализма и ключевой фигуры правящего режима в довоенной Польше.
Политическое убийство министра повлечет тяжелые последствия для всех недовольных польским режимом. Уже через два дня – 17 июня 34-го – президент Польши Игнаций Мосцицкий подпишет особый указ о создании мест изоляции для несогласных. А таких было много. Начиная с 1921 года, когда в результате рижского мирного договора Польше отошла часть Беларуси и Украины, в присоединенных регионах стремительно росло социальное напряжение.
«Заработка не было никакого. Только крестьянский труд. Те, кто имел наделы, еще мог как-то выживать, но земельных крестьян в Польше было очень мало. У нашей семьи всего один гектар был, – вспоминает Федор Трутько, сын узника концлагеря. – Было очень тяжело. Надо ж было и скотину кормить, и самим как-то жить. Спички приходилось разрезать пополам, а то и на четыре части. Керосина купить не за что. Спасались лучинами».
К началу 1934-го года количество арестованных за недовольство властью вырастет настолько, что возникнет вопрос об их содержании. Концлагерь для противников правящего режима создадут в глухом местечке Западной Беларуси. Здания строить не пришлось – использовали бывшие царские казармы.
Отец Федора Трутько – Степан – был простым деревенским мужиком. С четырьмя детьми на руках. Как и многие, он мечтал о лучшей жизни для своей семьи и в 1925 одним из первых вступил в Коммунистическую партию Западной Беларуси.
«Они вели борьбу с поляками. Во-первых, за выполнение даже той же польской Конституции, в которой говорилось, что школы имеют право преподавать на родном языке. Однако поляки это категорически запретили – преподавали только на польском. Во-вторых, налоги были чудовищно огромны. Платить надо было за все. Идешь в лес за грибами-ягодами – плати. Хочешь лапти себе сплести себе – плати пану за лозу, что, как сорняк, росла на болоте».
В концлагере содержались противники Юзефа Пилсудского, установившего в Польше авторитарный режим, известный как «режим санации» – оздоровления. Оппонентов ссылали в «Березу-Картузскую» без суда и следствия. Сами заключенные называли это место «пеклом на земле».
«Представьте ситуацию, когда вам 10 недель не дают менять белье, – рассказывает доцент Брестского государственного университета им. Пушкина Александр Свирид. – Когда не хватает воды, и эта вода очень плохая. Когда, вроде бы, рацион и меню такое, что человек должен жить, но на прием пищи дается несколько секунд. И тем, кто вошел последними, удается только отхлебнуть немного».
Высокий забор. Колючая проволока. Всех новоприбывших прогоняли через полицейский коридор, избивая дубинками. В 1937-м в этот лагерь попадет и Степан Трутько.
«Отец рассказывал, что как только переступил порог концлагеря, сразу получил дубинками по голове и спине. Упал. Подбежали два полицейских и давай его лежачего резиновыми палками бить», – вспоминает Федор Трутько, сын узника концлагеря «Береза-Картузская».
В «Березе-Картузской» разрешалось содержать людей до трех месяцев без суда. Исключительно по решению полиции. При этом администрация имела право продлевать срок, который мог затянуться на годы. Совсем скоро Степан Трутько узнал, что такое муштра. В течение дня заключенных заставляли бегать, прыгать и скакать на корточках до изнеможения.
«Отец упал и говорит: «Добивайте меня уже на месте. Я больше не встану».
Одно из лагерных правил гласило: все приказания полицейских выполнять быстро и бегом. И в абсолютной тишине. Не то что задавать вопросы надзирателю – переговариваться даже между собой узником запрещалось.
«Первым комендантом лагеря был Болеслав Грефнер. Он так говорил о своем детище: из лагеря есть только два пути выхода – это на собственные похороны или в дом умалишенных, – рассказывает Галина Кравчук, старший научный сотрудник Березовского историко-краеведческого музея. – Для того, чтобы наладить работу лагеря, Грефнер проходил стажировку в Германии – в немецких концлагерях. А вторым комендантом лагеря и уже до конца был Курганский, который тоже прославился своим жестоким афоризмом: «Чем больше здесь заключенных подохнет, тем свободнее жить будет моей Польше».
Здесь не было газовых камер и печей. Задача администрации была иной – не физически уничтожить человека, а сломать его как личность. Арестанты «Березы-Картузской» носили полотняную одежду и деревянные башмаки. В камеры набивали по 40 человек. Чтобы заключенные не садились, цементный пол постоянно поливали водой. В качестве наказания зачастую применялись абсолютно бессмысленные работы: заключенным приказывали сперва вырыть яму, затем ее зарыть. Или несколько раз перенести с места на место тяжелые камни.
«Заключенных запрягали в телегу вместо лошадей. Одного ставили в оглобли, а остальные должны были толкать эту телегу с камнями», – рассказывает Валентин Мазец, ведущий архивист Национального архива Республики Беларусь.
За пять лет своего существования через стены лагеря прошли тысячи людей. Проследить точное количество сегодня невозможно – многих просто привозили без суда и следствия, а уголовные дела заводили не на всех. Не было у заключенных и имен – лишь порядковый номер на робе.
«По архивным данным – и польских архивов, и архива Брестской области – более трех тысяч человек. Последний номер, присвоенный заключенному, – 3091».
Часть личных дел сегодня хранится в архиве Брестской области. В каждой такой папке – судьба человека.
«Это личные дела заключенных. Точнее, часть тех, что сохранились. Здесь украинские фамилии, белорусские, польские. Интернационал, – говорит ведущий архивист Государственного архива Брестской области Мария Гуралюк показывает папки. – А вот личное дело Степана Трутько. За коммунистическую деятельность он был приговорен к 6 годам заключения».
«За каждое слово били. Все по свистку, – вспоминает Федор Трутько, сын узника концлагеря «Береза-Картузская». – Отец говорил, что на завтрак выделялось не более 10 минут».
Питание было скудным. Из испорченных продуктов. Из-за этого в лагере нередко случались вспышки инфекционных заболеваний. А на то, чтобы отправить естественные надобности, отводилось всего несколько секунд – надзиратель считал до четырех.
«Когда человек оправился, надзиратель мог макнуть его лицом в то, что он сделал», –рассказывает Валентин Мазец, ведущий архивист Национального архива Республики Беларусь.
Одновременно в зданиях концлагеря могло разместиться не более 300 человек. Но администрация находила способы увеличить вместимость. Если поначалу в одной камере размещалось 30-40 человек, то к августу-сентябрю 1939 года набивали до 150. За малейшую провинность отправляли в карцер. Как минимум на семь суток.
«Отец говорил, там не было света и окон. Полная темень. Спать запрещали – за этим следил надзиратель, – вспоминает Федор Трутько, сын узника концлагеря «Береза-Картузская». – Один день давали кружку воды и полпайки хлеба – 150 граммов. Второй день не давали ничего. Получалось, что из этих семи суток человек четыре дня был вообще голодный. К тому же через карцер проходила канализация – вся туалетная вода и отходы».
Тех, кто особо провинился, отправляли в «путешествие к Сталину» по кровавой дорожке, вымощенной битым кирпичом. Узника ставили на колени и заставляли ползти по острым осколкам с поднятыми вверх руками.
Психологическая обстановка в лагере была ужасающей. Порой не выдерживали даже сами полицейские. По долгу службы они жили здесь же, в отдельном здании. На эти должности они попадали за провинности по службе в других местах. По документам, за пять лет «работы» концлагеря трое полицейских покончили жизнь самоубийством.
Несмотря на жуткие условия, заключенные неоднократно пытались создать лагерное подполье. Чтобы контролировать ситуацию изнутри, администрация «Березы-Картузской» стала подсаживать в камеры уголовников – их доставляли из других мест заключения.
«Они отслеживали ситуацию, выясняли настроения заключенных. Тех, кто пытался разговаривать с сокамерниками, сразу же «закладывали» начальству», – рассказывает Валентин Мазец, ведущий архивист Национального архива Республики Беларусь.
Исторических фотографии польского концлагеря практически нет: подходить к объекту запрещалось. Фотографировать происходящее тоже. Нарушивших запрет карали двухнедельным заключением. Впрочем, мрачная тень лагеря витала даже над теми, кто освобождался – с них брали подписку о молчании. Иначе второй срок.
Зачастую в обмен на свободу узникам предлагали подписать т.н. декларацию о лояльности – отказ заниматься в дальнейшем политической деятельностью. И согласиться на сотрудничество с властями.
«Огромное количество людей подписывало и выходило из лагеря. Но очень многие – в первую очередь, коммунисты – были более стойкими в своих убеждениях, – рассказывает доцент Брестского государственного университета им. Пушкина Александр Свирид. – Это были люди, которых не сломили. Это вызывает уважение».
Степану Трутько неоднократно предлагали отречься от политических взглядов. Но, несмотря на страшные пытки и психологическое давление, он не пошел на сотрудничество с администрацией. В 1937-м заключенный № 1221 вышел на свободу.
«Он почти полгода сидел в этом лагере. Когда пришел домой, от него один скелет остался», – вспоминает Федор Трутько, сын узника концлагеря «Береза-Картузская».
Концлагерь «Береза-Картузская» прекратил свое существование 18 сентября 1939 года – на следующий день после того, как Красная армия перешла советско-польскую границу. Солдаты сбили замки и выпустили заключенных.
